Сейчас в Казахстане появилось большое количество бедных и чаще всего это представители титульной нации — по большей части сельское население, констатирует известный экономист Магбат Спанов.
В интервью Qoqam-media.kz эксперт рассуждает о переходе страны от сырьевой модели экономики к переработке, о чем недавно заявили в правительстве. «Учитывая, что почти все добываемое сырье принадлежит иностранным компаниям, в новую модель мало верится», — говорит он. Где же выход?
По планам правительства создаваемые предприятия обрабатывающей промышленности должны освободить от налогов на срок до 3 лет и предоставить налоговые льготы при импорте оборудования. Для новых проектов из бюджета выделят более 600 млрд тенге, включая льготное кредитование.
— О необходимости перехода к переработке мы, экономисты, говорили давно. Так называемая «сырьевая модель», которая есть сейчас, действует с 1997 года. Предполагалось, что в тот период, пока страна будет получать за сырье деньги, мы сможем трансформировать экономику, сделаем ее индустриальной. Но, к сожалению, Казахстан до сих пор сохраняет сырьевую направленность, — говорит Магбат Спанов.
— До 90-х у нас занимались переработкой, но заводы и фабрики закрылись. Их можно было сохранить?
— Они работали при плановой экономике. С началом 90-х все экономические связи были прерваны. В советское время в Казахстане было сформировано пять территориально-производственных комплексов, и каждый из них кооперировался не внутри Казахстана, а по приграничным территориям. Сейчас взаимосвязь между разными частями страны только налоговая, финансовая. Кооперационных связей нет, чтобы, к примеру, на юге производили какую-то деталь, поставляли ее в Астану, где идет сборка, часть деталей направляли туда с запада или востока. В советское время юг сотрудничал с Узбекистаном, запад с Россией и Туркменией, восток и север – с Россией. Когда перенесли столицу в Акмолу, я думал, будут создаваться территориально-производственные комплексы, которые будут взаимодействовать между собой. Тогда была принята «Стратегия 2030». В ней указаны несколько приоритетов, главный из которых – развитие нефтегазового сектора, что должно было позволить Казахстану трансформировать свою промышленность и экономику. Это было гениальное решение. Стратегия заработала. Но цикл внутреннего развития в рамках «Стратегии 2030» закончился где-то в 2012-2014 годах, тогда и надо было принимать новую экономическую модель, но мы заговорили об этом только сейчас. Нам надо идти не к сервисной экономике, при которой развиты финансовые институты, биржа, ценные бумаги – этого у нас нет, — а к «ресурсной», как я ее называю. Надо развивать производство на той базе, на которой добывают сырье наша страна. Но у нас какая ситуация? В 90-м году у Казахстана не было денег, и мы в рамках соглашения о разделе продукции фактически всю нефтегазовую отрасль отдали иностранцам и теперь получаем небольшие доходы. При этом 60-70% бюджета формируется за счет этой отрасли. Теперь может повториться та же самая ситуация. Сейчас наиболее востребованными в мировой экономике являются следующие виды ресурсов — редкоземельные металлы и литий. И к нам снова зачистили зарубежные эмиссары, которые говорят: будем развивать технологии, вкладывать деньги… Но они хотят использовать те же колониальные методы, которые применяли к нам в начале 90-х. То есть они дают деньги, находят лоббистов, а Казахстан снова будет получать малую толику доходов. Мы опять за бесценок должны отдать эти редкоземельные металлы. Это «колониализм номер два» я называю.
— Как тогда развивать переработку? Нефть и многие руды у иностранцев. Уран тоже? У нас добывают 21-23 тысячи тонн урана в год, это один из высоких показателей в мире.
— Надо создавать производства вокруг нашего сырья. Пройдя определенный этап, мы сможем параллельно работать над созданием сервисной экономики. А так получается, что сырье мы гоним на Запад, основное из них — сырая нефть и руды. Первичной переработки у нас нет.
Если говорить об уране, у него уже есть хозяева – канадцы и россияне. Мы его не можем взять и продать Ирану или Франции, нужны согласования.
Ранее по урану хотели создать замкнутый цикл, чтобы у нас добывали урановую руду, создали базу для хранения урановой таблетки, которую бы производили в Казахстане, а следующим этапом строили атомную электростанцию. Был бы замкнутый цикл. Но это до конца не довели, а у нас дефицит электроэнергии. Поэтому я за строительство АЭС. Если ее не строить, где энергию брать? В Казахстане всего 8 речных бассейнов, и 7 из них берут начало не в Казахстане, поэтому мы не можем строить гидроэлектростанцию, а топливная энергетика сильно диссонирует с зеленой экономикой.
— А редкоземельные металлы мы можем перерабатывать?
— Если мы еще их отдадим западным странам, тогда не знаю… У нас должно быть правило: на любом месторождении применять принцип 50 плюс 1. Контрольный пакет должен быть у государства. Но у нас выгодно работать с иностранными инвесторами – не внутренними, для этого должны быть ясная законодательная база, понятная политическая система, независимые суды, должен соблюдаться закон. Пока же по многим позициям нас начинают обгонять соседи – Туркменистан, Узбекистан, скоро перегонит Таджикистан.
— Что с нефтехимией?
— Хороший пример по нефтехимии — битумный завод, который построили в Актау. Мы могли бы покрывать потребность в битуме сами, но у нас отсутствуют технологии. На Атырауском НПЗ на моей памяти уже провели пять или шесть реконструкций. Западные страны не заинтересованы в переработке сырья в Казахстане, им нужна сырая нефть, чтобы перерабатывать ее у себя. При эксплуатации Карачаганакского месторождения мы долго не хотели отдавать сырье россиянам, но они пообещали, что построят такой же в Казахстане. 20 лет прошло – даже фундамента завода нет. Для развития нефтехимии у нас сырья нет. «Казмунайгаз» отдает нефть заводам, чтобы ее перерабатывали в ГСМ. Продукции нефтехимии у нас производится недостаточно.
— У нас начинает развиваться машиностроение. Правда, предприятия занимаются только сборкой готовых деталей, и это, по словам производителей, более рентабельно.
— Здесь нужна кооперация отраслей. Для того, чтобы сделать какую-то часть машин, мы можем что-то производить из пластика, но он тоже принадлежит иностранцам, а там должно быть местное содержание. Как до этого полагали? Вначале при сборке 100 процентов деталей будет идти из-за рубежа, потом будет увеличиваться местное содержание. Но у нас это осталось на уровне разговоров. В ВКО хотели построить автомобильный завод. Там бизнесмены столько лет получали льготы, которых хватило бы на строительство нескольких предприятий, но завод так и не построили, хотя прошло более 10 лет.
Конечно, какие-то технологии в нашей стране имеются, но ни один — будь то готовый продукт питания или промышленный товар, мы не производим сами – зависим от импорта, где-то частично, где-то полностью. По тем же лекарствам. В 90-х фармрынок Казахстана составлял где-то 300 млн долларов, и 10 % доли рынка от него принадлежало нашим заводам. Сейчас этот рынок более 3 млрд долларов, а доля казахстанских предприятий все те же 10 процентов. Мне не хочется нагнетать, но, увы, такова наша действительность. Хотя в мире есть страны, которые начинали подниматься, находясь в более худшей ситуации. Например, Малайзия. Там, кроме олова, пальмового масла и бананов ничего нет. Но есть люди и руководители. Поэтому страна достигла серьезного промышленного успеха.
Чтобы заниматься переработкой, нужны политическая воля и желание работать. К сожалению, у нас пока это только совещания, разговоры и поручения. Упор в основном делается на передел собственности, но не на создание или созидание чего-то нового. А учитывая, что заканчивается эпоха первоначального накопления капитала, этот передел может затянуться надолго.
— Но у нас огромная территория, и исторически было развито сельскохозяйственное производство. Каковы перспективы развития переработки в аграрном секторе?
— Экономическая ситуация в стране непростая, несмотря на заявления о росте. Если экономика растет, количество бедных должно уменьшаться, а у нас оно увеличивается. Сейчас в Казахстане появилось большое количество бедных и чаще всего это представители титульной нации, вот еще в чем большая проблема. По большей части это сельское население. На заре независимости мы убили аграрный сектор. По рекомендации академии сельского хозяйства и западных экспертов у нас было решено ликвидировать колхозы и совхозы и развивать фермерские хозяйства. В итоге и фермерские хозяйства не развились, и колхозов с совхозами уже нет, а среди них же были очень эффективные. Более 30 лет прошло, а сельское хозяйство мы не можем восстановить до сих пор.
Качество зерна, которое у нас выращивают, сильно упало. Из-за этого нас «вышибли» из Узбекистана, теперь Россия «вышибает» нас из Афганистана, мы так и не смогли поставлять зерно в Китай, хотя была договоренность о поставке 3 млн тонн зерна твердых сортов ежегодно.
В аграрном секторе нужна прежде всего приватизация земли сельхозназначения, без этого не добиться эффективности. Но это упирается в политический вопрос. Эффективность аграрного сектора очень низкая. У нас нет ни одного завода по переработке кожи и шерсти. В селах это сырье выкидывают, сжигают, закапывают. А посмотрите, что делается с уральским мясоперерабатывающим заводом! Он один из немногих казахстанскую продукцию поставлял на рынок.
— ВВП при этом у нас растет, значит, не все так плохо?
— В экономике надо ориентироваться не на ВВП, на ВНП – валовой национальный продукт, а он у нас сокращается. В ВВП учитываются и показатели нерезидентов Казахстана. ТШО, например, добывает более 30 млн тонн нефти, доходы учитываются в ВВП, а из ВНП надо их убирать, и тогда показатель будет другой.
Мы теряем огромные средства, не перерабатывая свое сырье. Необходима хотя бы первичная переработка. Когда приходит иностранный инвестор и говорит: мы построим завод, внедрим последние технологии, не надо этому верить. Ни одна страна не будет делиться своими высокими технологиями – за счет этого она живет, зарабатывает, для этого применяет их только у себя, нам привозят технологии первого-третьего передела, а мировая экономика подходит уже к пятому переделу промышленной революции.
— Повода для оптимизма нет вообще?
— Откуда ему быть? Мы проедаем деньги национального нефтяного фонда. Платежный баланс нашей страны в течение 10 лет только один раз был по нулям, 9 лет был отрицательным. Оптимизм у меня вызывают только наши люди, которые несмотря ни на что верят в лучшее.
Айгуль Куандык
Qoqam-media.kz
