Выпускник сельскохозяйственной академии им. Тимирязева в Москве, потомственный селекционер, кандидат сельскохозяйственных наук Владимир Цыганков занимается селекцией зерновых уже 40 лет. За это время в госреестры селекционных достижений СССР, РК и РФ вошли 25 сортов зерновых культур, созданных на Актюбинской опытной станции, где он многие годы руководит отделом селекции и первичного семеноводства.
Особенность актюбинских сортов в засухоустойчивости, жаростойкости и высоком качестве зерна. На создание каждого сорта уходит 10 и более лет. Над ними работает коллектив, в котором осталось всего 4-5 человек. При этом люди, выполняющую работу целого института, получают копейки. Сложно поверить, но прошлом году первую с начала года зарплату они получили аж в сентябре.
– Недавно о селекционерах вспомнили на самом высоком уровне. Премьер-министр поручил взяться за развитие секции зерновых, создание отечественных сортов, устойчивых к засухе, поручил разработать специальную программу. Мы этой работой занимаемся много лет и в самых непростых условиях, – говорит Владимир Цыганков. – Программу надо было разработать давно. Проблемы в селекции начались еще с развалом Союза. Эту работу толком не финансировали. Если бы в 2000-х не начали давать хоть какие-то деньги, не было бы даже того, что есть сейчас. До середины 90-х нашу работу худо-бедно финансировали, у нас был накопленный потенциал, потом резко все сократили, и только в начале 2000-х годов аграрной науке стали уделять какое-то внимание, заработали программы по генофонду растений, животных и микроорганизмов. Конечно, мы были заинтересованы в программе, генофонд – это первый этап селекционной работы. После упадка 90-х это был стимул для ученых, но к тому времени часть из них уже ушла из науки. На нашей опытной станции из 6 ученых остались только двое. В советское время в отделе селекции зерновых работали 5-6 научных сотрудников, было столько же рабочих и столько же лаборантов. Потому что селекция это отбор, кропотливая работа. Вам надо из десятков тысяч образцов и линий отобрать тысячу, из нее сотню, и так до отдельных выдающихся сортолиний, которые и становятся будущими конкурентоспособными сортами. Только так можно отобрать самое лучшее. Сейчас у нас трудится 4-5 человек. Кадры стареют, кто-то уезжает, притока нет. В Казахстане по всем приоритетным полевым культурам, по разным оценкам, осталось от 60 до 80 практикующих селекционеров. Я не говорю о генетиках, биотехнологах, биохимиках, иммунологах, энтомологах и других смежных специалистах.
Селекция – это сложнейший процесс: научный, технологический, производственный. Но специалистов для этой отрасли не выпускают, и если мы хотим развивать эту науку, надо начать с подготовки кадров, на это уйдет 6-8 лет. В советское время селекционеров готовили шесть академий – Московская, Украинская, Белорусская, Эстонская, Литовская и Латвийская. В Казахстане и тогда не было, и сейчас нет кафедр селекции и семеноводства. Есть кафедры молекулярной биологии и генетики; биотехнологии; биоразнообразия и биоресурсов в КазНУ им. Аль-Фараби, но там не готовят селекционеров-практиков. Аграрных вузов у нас три – ЗапКазАТУ имени Жангир хана в Уральске, Казахский АТУ им. С. Сейфуллина в столице и Казахский Национальный аграрный исследовательский университет в Алматы, где в 2020 году открыли кафедру селекции, генетики и биотехнологии. И пока новых кадров нет, надо стараться сохранить и удержать те, которые есть. Но как? В прошлом году по трехлетней программе селекции зерновых наши работники первую с начала года зарплату получили в сентябре-начале октября! И так было по всему Казахстану. С таким отношением мы последние кадры растеряем. Многие годы селекционная работа держится на энтузиазме и патриотизме людей, которые ею занимаются.
С января 2021 года, чтобы выделили хоть какие-то деньги, все мы, я говорю о головных и региональных НИУ, два месяца готовили проекты, 3 месяца их рассматривали международные и отечественные эксперты, ещё 2 месяца заняло их рассмотрение на заседаниях Национального научного совета и Высшей научно-технической комиссии (ВНТК), это колоссальная работа. И после этого года в марте нам сообщают, что вдвое урезают финансирование, которое утвердили в прошлом году. Так на финальном этапе поступила республиканская бюджетная комиссия. Сейчас нам обещают финансирование оставить на запланированном уровне, но для этого большие усилия приходится предпринимать МСХ, НАНОЦ, головным научным учреждениям.
Сейчас селекционные и другие научные программы финансируются 3 года, раньше они были пятилетние, а на создание сорта уходит не менее 8-10 лет. Новичок придет, и что он создаст за 3 года? Ему нужна уверенность в завтрашнем дне. Поэтому программы должны быть на более длительное время. Для молодых научных работников, которые, я надеюсь, придут, тоже нужна программа социальной поддержки, как для врачей и учителей: подъемные, жилье. Если ни жилья, ни зарплаты нет, зачем выпускнику к нам ехать?
Чтобы мы могли продолжить работу, и наши достижения не канули в Лету, надо сохранить действующие кадры, готовить новые, а для этого необходимо устойчивое финансирование.
– Создать сорт – это первый инновационный этап. Для дальнейшего размножения и внедрения новых сортов нужны семхозы, то есть это длинная производственная цепочка.
– Да, семхозы должны заниматься размножением семян. Нам надо знать объемы, чтобы готовить им партии семян. Нельзя посеять и пускать новые семена на муку. Потом что, опять 10 лет эти сорта выводить? Надо восстанавливать прежний алгоритм в семеноводстве. Кто-то должен заниматься и генетическим анализом сортов. Потому что у нас можно сеять, что угодно, писать при этом, что это элита и получать субсидии. Многие покупают семена из России. Но все ли поставщики добросовестные? Никто не проверяет, что они продали нашим товаропроизводителям. Для проведения селекционной работы нужны не только семхозы. Важно вести адаптивное первичное семеноводство, а это 5 лет напряжённой работы. Кстати, за нее вообще не платят и финансирование не предусмотрено. Для чего она нужна? Любой сорт должен обновляться. За годы использования он засоряется. Обновляют сорт, начиная с отбора отдельных родоначальных колосьев, и проводят их размножение, это сотни и тысячи семей. Надо искать растения, которые не соответствуют сорту, убирать, доводить до элиты. Почему оригинальные семена всегда дорогие? Потому что они несут в себе все признаки того или иного сорта на что потрачено очень много интеллектуального и ручного труда и времени. Но при этом такую работу много лет по всему Казахстану селекционеры-семеноводы проводят, можно сказать, бесплатно. Нонсенс? Да. И как долго это может продлиться?
– Где селекционеры берут генетический материал?
– Генетические ресурсы мы нарабатываем десятилетиями. Это гибриды, коллекционные образцы, сорта линий со всего мира. Они нужны, чтобы их включать в скрещивания и дальнейший селекционный процесс. В 2021-2022 годах мы заключили 10 творческих договоров с ведущими российскими научными центрами и вузами, но это благодаря наработанным годами связям. Без международного сотрудничества в селекции никакой эффективной работы быть не может.
НАНОЦ в этом году провел инвентаризацию имеющихся генресурсов во всех селекционных учреждениях, комиссии объехали все регионы, насчитали примерно 64 тысячи образцов по всем культурам: зерновым, масличным, зернобобовым, крупяным, кормовым, плодоовощным, бахчевым, хлопчатнику, картофелю. Но среди них есть повторяющиеся образцы, поэтому оригинальных образцов гораздо меньше. Но эти образцы важно еще сохранить.
Специально оборудованное помещение для хранения образцов различных сельскохозяйственных культур есть только в Казахском НИИ земледелия и растениеводства. Там поддерживается нужная температура, влажность и другие параметры. В Красноводопадской опытной станции помещение оборудовано в качестве спонсорской помощи со стороны Международного научного центра ICARDA. Там есть кондиционеры, холодильники, специальная тара. В НПЦ зернового хозяйства им. А. Бараева в Шортанды тоже есть лаборатория генофонда. В остальных селекционных учреждениях, как наша опытная станция, материал есть, но отдельно заниматься этим, как правило, некому. У нас на опытной станции мы храним образцы в помещении, которое выходит на северную сторону, и там всю зиму открыто окно, семена хранятся в специальных контейнерах. Особо ценный и дефицитный генетический материал храним в холодильной установке. Других условий для хранения растительных ресурсов у нас нет.
К сожалению, пока у нас нет системы, которая позволяла бы гарантировано обмениваться генетическим материалом на международном уровне. Речь не о дальних странах. Для нас плодотворным было бы сотрудничество с селекционными НИУ Алтая, Западной и Восточной Сибири, Южного Урала и Зауралья, Поволжского региона, Кубани, Ставрополья, странами Центральной Азии. Творческие связи с ними, если мы говорим об оживлении селекционной работы, необходимо поддерживать и расширять.
– Техника, на которой, вы работаете, настолько старая, хоть в музее выставляй. Это никак не финансируется?
– Нет, для селекционной работы нужна специализированная, малогабаритная и обычная техника. У нас есть ручная сеялка и малогабаритная, семяочистительная машина 70-х годов, кстати, очень она хорошая, трактора 80-х годов, комбайны 1979 и 1989 годов выпуска. Эта техника отслужила 3-4 срока, до сих пор работает, потому что мы к ней бережно относимся. Для требуемого прорыва в селекционно-семеноводческой работе вся наша техника, конечно, нуждается в кардинальном обновлении.
Требует обновления и лабораторно-приборная база. Мы не просим что-то супер, нужны хотя бы лабораторная мельница, приборы для определения качества зерна, муки, пастопродуктов, влагомеры. Большие лаборатории должны быть коллективного пользования. Сейчас какие-то исследования для нас там проводят, но благодаря наработанным связям. Минсельхозу надо поручить аккредитованным лабораториям работать на селекционеров, сообща решая общие задачи, быстрее и эффективнее достигая поставленных целей. Чтобы мы не ждали, когда нам дадут на это деньги, а потом не отправляли эти деньги лабораториям, перекачивая бюджетные средства из одного кармана в другой.
В целом для успешного развития семеноводства в любом регионе важны развитая инфраструктура и материально-техническая база, сплочённый научно-производственный коллектив, грамотное и умелое руководство. Таких инновационных учреждений в Казахстану по пальцам можно пересчитать. По-моему мнению, к ним заслуженно можно отнести ТОО «Карабалыкская СХОС» в Костанайской области, ТОО «Опытное хозяйство масличных культур» – ОХМК в ВКО, ТОО «НПЦ зернового хозяйства им. А. Бараева» в Шортанды Акмолинской области, ТОО «Карагандинская СХОС им. А. Христенко» и некоторые другие.
Проблем, которые накопились у селекционеров, много, их нужно решать. Одна из важных – чтобы у нас не забирали землю. У нашей Опытной станции из 38 тысяч гектаров земли осталось около 8 тысяч, из них сельхозугодий – 4300 гектаров. Земли отдали под теплицы и различным фермерским хозяйствам.
– Я знаю, что даже когда вам месяцами не платили зарплату, в отделе селекции не было отопления, вы не переставали заниматься научной работой, селекция – не останавливаемый процесс. Над чем вы работаете сейчас?
– Над сортами твердой пшеницы Янтарная 60, Янтарная 150, которые с 2020 и с 2022 года допущены к использованию по 5 регионам страны. Это очень высококачественные сорта пшеницы. Засухоустойчивые, жаростойкие, с высоким качеством зерна сорта – это наш бренд. Испытания проходит сорт мягкой пшеницы Династия. Это краснозерный сорт, который сейчас как раз востребован. В 90-х годах у нас перешли на белозерные сорта, но на мировом рынке ценится краснозерная пшеница, мука которой обладает свойствами дольше храниться и не прогоркать. Есть сорта ячменя и проса, которые мы тоже сможем передать на госиспытания в самое ближайшее время.
– Я слышала про уникальный сорт, созданный вами, который не трогает саранча…
– Речь о сорте Каргала 9. Он созревает быстрее всех сортов мягкой пшеницы, и пока другая пшеница стоит зеленая, эта уже желтая и саранча ее обходит стороной.
Как видите, несмотря на все сложности, мы работаем. Сами иногда себе удивляемся.
Екатерина Беляева,
Актюбинская область
